В 1921 году они встретились, соединились, оформив брак официально, и были вместе три года; официального развода не оформляли. Сменили ли они советские взгляды на антисоветские, убили ли их чекисты — размышляет в этой статье автор, руководствуясь только фактами.
Айседора Дункан (1878-1927) родилась в США, жила там, а также — в Германии и Франции. Неоднократно посещала Россию (1905, 1907, 1913), а потом жила в ней (1921-1924).
Вот что рассказала газетам, российским и зарубежным, по приезде в Москву в феврале 1921 года: «Нас сильно пугали. В Париже ко мне пришли: бывший русский посол Маклаков и Чайковский, однофамилец гениального русского композитора (глава правительства Северной России в 1918 г., созданного из русских белогвардейцев англичанами, оккупировавшими Мурманск и Архангельск. — А.Г.). Так вот, оба они, а этот Чайковский даже встал передо мной на колени, оба умоляли меня не ехать в Россию, так как я и Ирма (ученица, приёмная дочь Айседоры) на границе будем изнасилованы, а если нам и удастся доехать, то нам придётся есть суп, в котором плавают отрубленные человеческие пальцы».
Нечего и говорить, что ничего подобного не произошло, а на следующий после приезда день они обе были приняты наркомом просвещения Луначарским и начальником Всеобуча Подвойским. «Я бежала из Европы от искусства, тесно связанного с коммерцией», — заявила она этим двум видным большевикам.
Весть о социалистической революции и перспективе культурной революции для народных масс в России заставила богатую Айседору порвать свои буржуазные связи и, несмотря на угрозы и репрессии её антрепренёров, приехать в холодную и голодную Москву. Она сразу приступила к работе: поиск здания для школы, набор учеников, преимущественно детей рабочих и крестьян. На первых порах всё делала на свои личные сбережения. Она сразу вникла в нашу тогдашнюю бедность и никогда не требовала ничего от Советской власти. «В центре миросозерцания Айседоры стояла великая ненависть к нынешнему буржуазному быту», — напишет позже в своих «Воспоминаниях» Луначарский.
И в главном у неё получилось. Созданная ею школа-студия танца существовала до 1949 года (ею руководила Ирма).
Интересны такие факты. Через три дня после приезда в Москву её пригласили на приём в Наркоминдел. Она выбрала туалет — от платья до туфель — красного цвета:
«I am red!» («Я красная»). Почти через три года, когда она вместе с Есениным будет выступать в Симфоническом павильоне в Бостоне (США), со сцены крикнет в зал, где десять тысяч зрителей, то же: «I am red, red!» («Я красная, красная!»).
Когда её называли «мадемуазель Дункан», она поправляла: «Товарищ Дункан».
Через три труднейших года в России она скажет: «Приехав сюда, я чувствую, что иду по тем путям, которые ведут в царство всеобщей любви, гармонии, товарищества… Я презираю богатство, лицемерие и те глупые правила и условности, в которых мне приходилось до того жить… Я считаю, что с тех пор, как на Земле началось Христианство, большевизм является величайшим событием, которое спасёт человечество».
Как после этого воспринимать белоэмигрантскую прессу, кричавшую тогда, в 1923-1924 годах, что «Дункан — Дунька-коммунистка продалась за баснословную цену большевикам», и сегодняшнюю «жёлтую» прессу, которая ту, белоэмигрантскую, повторяет?
Сергей Есенин (1895-1925). Вот факт малоизвестный. В 1916 году поэта призвали на службу в санитарный поезд. Вскоре ему вырезали аппендикс и, освободив от строевой, назначили писарем в Царское Село под начало штабс-капитана, порученца при дворцовом коменданте, по фамилии Ломен. Накануне посещения императрицы с дочерьми Ломен велел Есенину сочинить в их честь оду. Есенин сочинил, но не оду, а стихотворение о страданиях солдата, умирающего в госпитале от ран, полученных на фронте, — «В багровом зареве закат шипуч и пенен» (оно напечатано в пятом томе сочинений Есенина, а его подлинник хранился — при Советской власти, сейчас не знаю — в архиве Екатерининского дворца в г. Пушкино). За это стихотворение Есенин был отправлен в дисциплинарный батальон (по дороге в который дезертировал).
Когда 25 октября 1921 года они с Дункан регистрировались в ЗАГСе, каждый взял двойную фамилию: Есенин-Дункан и Дункан-Есенина.
Вскоре они выехали на гастроли в Петроград, где остановились в гостинице «Англетер», в номере 5, в котором через четыре года Есенин покончит с собой.
В 1922 году они гастролируют в Берлине. Чтение стихов Есениным — через переводчика — воспринимается не менее восторженно, чем танцы Дункан. А вот что пишет из Берлина своему другу Есенин: «Германия… Здесь действительно медленный и грустный закат, о котором говорит Шпенглер (немецкий философ, автор книги «Закат Европы», 1922, русск. пер. в 1923. —А.Г.). Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем, чешем у всех на виду седалищные щёки, но мы не воняем так трупно, как воняют они. Никакой революции здесь быть не может. Всё зашло в тупик, спасёт и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы». А ведь так и случилось после 1945 года, чёрт побери! Вот вам и Есенин, поэт «вне политики»!
Между прочим, 13 мая 1922 года в берлинском кафе «Леон» Есенин и Дункан после своих выступлений запели тогдашний советский гимн «Интернационал». В кафе оказались белоэмигранты, они закричали «долой!» и засвистели. Есенин вскочил на стул, крикнул «Не пересвистите» и продолжил вместе с Дункан пение «Интернационала». Их горячо поддержало большинство присутствующих, и белогвардейцы смолкли.
В 1923 году после нескольких месяцев гастролей в США они были оттуда выдворены за «красную пропаганду», а Дункан к тому же лишена американского гражданства. Уезжая, Дункан заявила: «Я не анархистка и не большевичка. Мой муж и я являемся революционерами, какими были все художники, заслуживающие этого звания. Каждый художник должен быть революционером, чтобы оставить след в мире сегодняшнего дня». (На следующее утро почти все американские газеты опубликовали эти её слова.) А Есенин сказал по возвращении в Москву: «Сила железобетона и громада зданий стиснули мозг американца и сузили его зрение». Ну, чем не современные слова! (Они были напечатаны в «Известиях».)
Есть воспоминания друзей Есенина: «Айседора вдруг, восторженно глядя на Есенина, воскликнула: «Он коммунист». Есенин усмехнулся: «Даже больше». Это относится к началу 1924 года. А за 1924-1925 годы им были созданы классические произведения: «Ленин», «Песнь о Великом походе», «Баллада о двадцати шести», «Поэма о 36», «Анна Снегина», «Капитан Земли», «Русь уходящая», в которых его «коммунистичность», то бишь «партийность» (формально беспартийного), проходит красной нитью. Таких «случайностей» не бывает. И никому этого не удастся оспорить. Как и приписать ему «отступничество» от коммунистической идеи. Враги пытаются брать «в помощь» его самоубийство. Но ведь и этому есть объяснения, с которыми трудно не согласиться.
Ленин: «История человечества проделывает в наши дни один из самых трудных поворотов, имеющих необъятное… всемирно-освободительное значение… Неудивительно, что на самых крутых пунктах столь крутого поворота… кое у кого кружится голова, кое-кем овладевает отчаянье…».
Есенин: «Их мало с опытной душой, кто крепким в качке оставался».
Горький: «Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии».
Маяковский (комментируя предсмертное стихотворение Есенина «В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей»): «Сразу стало ясно, сколько колеблющихся этот сильный стих подведёт под петлю или револьвер».
Алексей Толстой: «Он горел во время революции и задохнулся в буднях, он ушёл от деревни и не пришёл к городу».
Айседора Дункан: «У него была молодость, красота, гениальность. Неудовлетворённый всеми этими дарами, его отважный дух искал невозможного… Протестую против легкомысленных высказываний… Мы никогда не были разведены… Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием».
В начале сентября 1927 года у Дункан было оформлено гражданство СССР. Она собиралась выехать из Парижа в Москву. А за две недели до этого в Ницце ей был задан вопрос одним из газетчиков: «Какой период Вашей жизни Вы считаете величайшим и наиболее счастливым?». Она ответила: «Россия, Россия, только Россия! Мои три года в России, со всеми их страданиями, стоили всего остального в моей жизни, взятого вместе! Там я достигла величайшей реализации своего существования. Нет ничего невозможного в этой великой стране, куда я скоро поеду опять и где проведу остаток своей жизни».
(14 сентября 1927 года она погибла. Длинный шарф, один конец которого был обмотан вокруг её шеи, другим концом попал под колесо автомобиля, в который она только что села, чтоб ехать, мгновенно, при трогании с места автомобиля, намотался на колесо и столь же мгновенно задушил её.)
Загрузка...
