НУ И ХРЕННИКОВ!

27 февраля по американской радиостанции «Свобода», поселившейся у нас как дома, выступал композитор Т.Н. Хренников. Ему сейчас 92 года, и еще при И.В. Сталине он был генеральным секретарем Союза композиторов СССР. Отвечая на просьбу трех журналистов, одного американского и двух «наших» рассказать о запомнившихся ему встречах с руководителями государства — а он всех их пересмотрел и переслушал — Тихон Николаевич рассказал только об И.В. Сталине, о четырех запомнившихся ему заседаниях Политбюро, на трех из которых обсуждались и принимались решения о присуждении Сталинских премий в области литературы и искусства. Вначале Т.Н. сказал несколько общих фраз о том, что Сталин был эрудированным руководителем и читал книги, которые выдвигались на Государственную премию.

Обсуждается роман «Даурия». Все — за, один Александр Фадеев — категорически против. В книге, по его словам, не отражена роль партии, он рассказал, что сам участвовал в событиях тех лет, что его двоюродный брат, член партии Сергей Лазо был сожжен японцами в топке паровоза, что партия была организатором партизанской войны против японцев на Дальнем Востоке и т.д. Обсуждение зашло в тупик, потому что доводы были весомыми.  Сталин мягко стал переубеждать Фадеева, говорил, что роль партии в этой книге не забыта, что художественное произведение — не публицистическое, в нем не обязательно все должно соответствовать историческим событиям. Обратился к членам Политбюро: что будем делать? — решили присудить.

Академик Греков (умерший в один год со Сталиным) представляет книгу исторического содержания. Сталин его спрашивает: «Товарищ Греков, Вы эту книгу читали?» Лицо седовласого академика заливается краской: «Нет, товарищ Сталин, к сожалению, не читал».  «А я, к сожалению, читал», — отвечает Сталин и рассказывает по памяти эпизод за эпизодом, которые ему в этой книге не понравились. Надо понимать (Т.Н. Хренников не сказал), что премия пролетела мимо этого произведения.

Виртуоз игры на балалайке Нечипоренко был выдвинут на соискание Сталинской премии и прошел все этапы обсуждения и принятия решения о присуждении ему премии. Вдруг на заседании Политбюро выступает один из участников заседания и говорит, что присуждение Сталинской премии за игру на таком инструменте, как балалайка, было бы принижением значимости Сталинской премии. Никто не находит, что возразить или как поддержать выступавшего, молчит и И.В. Сталин. Защитил Нечипоренко сам Хренников, вспомнив о знаменитом балалаечнике Андрееве, его оркестре, ещё о ком-то, рассказал, что Нечипоренко с балалайкой — это то же, что Ойстрах со скрипкой.

Последнее заседание Политбюро, на котором присутствовал Т.Н. Хренников, состоялось в декабре 1952 г., за два-три месяца до смерти Сталина. Вел заседание, как это было в последние годы, Маленков. Сталин сидел в стороне. Маленков читал какой то документ, относящийся к «делу врачей». Вдруг Сталин сказал: «У нас что, в Политбюро антисемитизм поселился? Это было бы позором для партии». Маленков остановился и сразу же отреагировал: «Мы слова товарища Сталина должны принять к сведению и исполнению». Хренников после заседания Политбюро летел, по его словам,  домой на крыльях, чтобы сообщить жене Кларе — еврейке, что никакой депортации не будет и им не придется уезжать в Биробиджан или куда-то еще. Москва, по его словам, «гудела» (надо понимать — еврейская. — В.К.), передавая  слова Сталина из уст в уста. «Но на самом деле, — продолжил рассказ Хренников,- ничего не изменилось, наоборот становилось все хуже и хуже. Сталин был не только великим руководителем, но и великим артистом. Ничего без его «слова» не делалось». В чем заключалось «хуже и хуже», Тихон Николаевич не рассказал, но, как можно понять, перестало быть хуже московским евреям и их родственникам лишь после смерти И.В. Сталина.