ИДЕИ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО В ФИЛОСОФИИ Н. А. БЕРДЯЕВА

Попова О. В.

Аспирант кафедры философии, Кубанский Государственный Университет

Федор Михайлович Достоевский за свою жизнь не создал ни одного философского трактата, но его, наряду с С. Кьеркегором, считают предтечей современного экзистенциализма. Критик Б. С. Солодкий справедливо заме­тил, что «без Достоевского остается в тени еще не востребованный серьезно уникальный пласт русской философии» [11,48]. Действительно творчество великого сочинителя вызвало волну откликов в русской философии Серебря­ного века. О Достоевском говорили и писали Вл. Соловьев, В. В. Розанов, Д. Л. Мережковский, Вяч. Иванов, Н. О. Лосский и др. Но особенно высоко творческое наследие писателя ценил Н. А. Бердяев: многие идеи, выражен­ные в художественных произведениях Фёдора Михайловича, оказались со­звучны его собственным мыслям.

«Я написал книгу, в которой не только попытался раскрыть миросозер­цание Достоевского, но и вложил очень многое от моего собственного миро­созерцания» [1,6], — признавался философ. Кроме книги «Миросозерцание Достоевского», наследию великого писателя посвящены также статьи Бердя­ева «Великий инквизитор», «Ставрогин» и «Откровения о человеке в творче­стве Достоевского».

Ф. М. Достоевский, как и Бердяев, был озабочен проблемой свободы. Но у первого свобода — всегда свобода человеческая, да — иррациональная, да — разрушительная, но изначально присущая людям, вырвавшаяся из глубин человеческого «Я». У Бердяева свобода — хаос, стихия, Ungrund; добытий- ственная и сверхбытийственная, она не принадлежит целиком человеку, а имеет «самодовлеющий» характер. Характерно то, что у каждого героя До­стоевского собственные представления о свободе… Раскольников желал до­стичь абсолютной свободы, но когда она «обвалилась» на его плечи, не смог выдержать ее бремя. Подросток, герой одноименного романа, мечтал о сво­боде — независимости: «когда порву со всеми, когда забьюсь в скорлупу и стану совершенно свободен» [8,49]. По мнению Бердяева, свобода Подростка — «рабская свобода», стоящая в шаге от произвола, ведь Подросток заявляет: «захочу служить человечеству и буду, и может быть, в десятки раз больше буду, все проповедники, но только я хочу, чтобы с меня этого никто не смел требовать, заставлять меня» [8,62-63]. На наш взгляд в приведенных словах героя звучит юношеский максимализм, что является признаком несформиро- вавшегося еще характера. Эти рассуждения не несут гибели окружающим, как «идея» Раскольникова, Подросток еще не раб своих представлений. Он жаждет бунта, но бунтарские выпады Подростка, направлены на защиту его личности и собственную идентификацию. Отлична от вышеизложенных «свобод», свобода Сони Мармеладовой — глубинный смысл человеческой жизни, проявляющийся через сострадание и направленный к другой лично­сти. Свобода Порфирия Ивановича — господство разума, а для Лужина сво­бода напрямую связана с выгодой.

Попытавшись скомпилировать идеи Достоевского и собственные идеи, Бердяев утверждал, что, писатель изображает персонажей «отпущенными на свободу», т. е. выпавшими из космического миропорядка, преступившими морально-этические законы. Путь человека на свободу, начинается с крайне­го индивидуализма, одиночества, бунта против внешнего миропорядка. В конце концов, пути свободы приводят к Человекобогу (прельщавшему героя «Бесов» Кириллова), а значит к гибели, или к Богочеловеку (Христу) и спасе­нию, не только души, но и всего человеческого образа. Согласно Бердяеву, невозможно принять Бога без Христа, но ему самому ближе не евангельский образ Христа, а образ Христа из «Легенды о Великом Инквизиторе» Достоев­ского, что неоднократно подмечалось критиками философа.

«Красота раскрывается сквозь человека», — писал Бердяев. Достоевский словно противоречит этому высказыванию и представляет читателю ряд «ущербных» персонажей, вызывающих чувства от жалости до отвращения: Лебядкин, Хромоножка, Мармеладов и др. Для Николая Александровича перечисленные герои красивы уже тем, что в них «сохраняется образ и подо­бие Божие» [1,52]. С другой стороны, красота антиномична, этого нельзя от­рицать, и Достоевский приводит пример Николая Ставрогина, который кра­сив и «в то же время как будто и отвратителен» [5,52].

Историк В. В. Зеньковский охарактеризовал воззрения Достоевского как «этический персонализм», персоналистом, также, был и Бердяев. Для представителей персоналисткого направления главной ценностью предстает человек, но Бердяев, воспевая свободную человеческую личность, выступал против гуманизма, так как считал, что гуманистические идеи («человек-само­цель» и др.) часто искажаются и ведут к «своеволию». Достоевского нельзя причислить к антигуманистам, поэтому Николаю Александровичу пришлось признать, что писатель «если и… гуманист, то гуманизм его совсем новый, трагический» [1,20].

Идея Достоевского о том, что, высшая гармония не стоит хотя бы од­ной слезинки ребенка, импонировала Бердяеву, но он шел далее своего пред­шественника, заявляя: «мировая гармония есть лживая и порабощающая идея. Мировая гармония есть также дисгармония и беспорядок» [3,101]. Со­гласно его мнению, без испытания греха и зла, без испытания свободы миро­вая гармония не может быть принята.

«Он был настоящим философом, величайшим русским философом. Для философии он даёт бесконечно много» [1,20], — утверждал Бердяев, не заме­чая, что философии в книгах Достоевского придаётся негативный оттенок. Например, в романе «Идиот», в диалоге князя Мышкина с генералом Епанчи- ным:

«- Скажите, чем же вы намереваетесь покамест прожить, и какие были ваши намерения? — перебил генерал.

—     Трудиться как-нибудь хотел.

—     О, да вы философ…» [7,27].

Также и в словах Аделаиды, средней из сестёр Епанчиных, звучит не­прикрытая ирония:

«Это всё философия. Вы философ, и нас приехали поучать» [7, 60].

Бердяев приписывал Достоевскому нишцеанские воззрения. Он утвер­ждал, что творчество Достоевского — это дионисическое творчество. «Худо­жество Достоевского — Дионисово искусство» [1,17]. Дело в том, что глав­ные герои книг писателя вовлечены в стихию, которая ведет к трагедии. Бер­дяев был уверен, что стихия эта — огонь. Но, мыслитель, также, признавал, что «огненный экстаз» героев Достоевского никогда не ведет к исчезновению человеческого образа, к гибели человеческой индивидуальности.

При всём своём восхищении талантом Достоевского Бердяев настаи­вал: «Нельзя идти путём Достоевского, нельзя жить по Достоевскому. «До­стоевщина» таит в себе для русских людей не только великие духовные со­кровища, но и большие духовные опасности» [1,186]. Можно принять духов­ное наследие писателя. Но считать его главным учителем жизни — заблужде­ние.

К исследуемой нами проблеме в 90-х гг. XX века обратился В. А. Ко­тельников. Статья Котельникова «Блудный сын Достоевского» отличается необъективным видением проблемы. Такой вывод можно сделать по одной только фразе исследователя: «Подлинный и полный Достоевский не вмеща­ется в сознании Бердяева, тут есть место только Ивану» [10,178]. Котельни- кова возмущает симпатия Николая Александровича к таким персонажам, как Иван Карамазов, Ставрогин, Кириллов. Сам Котельников видит их «антиге­роями», поборниками и почитателями тьмы и хаоса, не замечает скрытого в них «двойного дна». Но ведь на антиномичность («добро — зло») героев, ука­зывает сам Достоевский. Так, в безобиднейшем старце Зосиме проглядывает «что-то мефистофельское» [6,159], фамилия «Ставрогин» толкуется как «ставрос»^[I] (Иисус Христос) плюс «рога» (чёрт), а «раскол» возникает не только в фамилии, но и в самой душе Раскольникова.

Из рассуждений Котельникова следует, что Достоевский примерный христианин, болеющий душой за православную церковь, а Бердяев — «ми­стический анархист», отрицающий последнюю. Мы считаем, что данное утверждение неверно.

Во-первых, Бердяев в «Самопознании» писал: «Я не отпадал от тради­ционной веры и не возвращался к ней» [2,98].

Во-вторых, воззрения анархистов подвергаются разрушительной кри­тике в книге мыслителя «Философия неравенства».

В-третьих, недостаточно оснований для того, чтобы заявлять: «Бердяев — мистик». Религиозно-мистическое направление упоминается в трудах фи­лософа, но критикуется так же, как и анархизм. Бердяев не согласен с глав­ным тезисом мистиков о том, что когда человеческая природа приведена в состояние совершенной пассивности, то в неё проникает божественная при­рода и действует лишь она. Философ заявлял: если человек перестаёт дей­ствовать и действует лишь Бог, отсутствует взаимодействие Бога и человека, нет столь важной «экзистенциальной встречи», а значит, мистический опыт бесполезен.

Нельзя также согласиться с тем, что Бердяев и Достоевский расходятся во взглядах на смирение (это ещё одно утверждение Котельникова). Бердяев признавался: «Я бунтарь, но человек смиренный» [2,42]. Для него, как и для Достоевского, смирение — сокровенный акт духа, явление свободы, внутрен­нее просветление человека. Смирение не тождественно внешней покорности, против которой выступал Бердяев. Оно — акт человеческой личности, направ­ленный на саму себя, и предполагает освобождение власти гордыни и само­утверждения.

По мнению Котельникова, воззрения Бердяева были близки воззрениям Достоевского только в труде «Философия неравенства». Мы в данном иссле­довании показали, что это неверно. Единственной книгой Федора Михайло­вича, раскритикованной Бердяевым, явился публицистический «Дневник пи­сателя». Философ утверждал: «Достоевский — великий, величайший писа­тель, прежде всего в своем художественном творчестве, в своих романах. В публицистических статьях сила и острота его мысли ослаблена и притупле­на. мысли «Дневника писателя» слабы и бесцветны по сравнению с мыс­лями Ивана Карамазова, Версилова или Кирилова, с мыслями «Легенды о Ве­ликом Инквизиторе» или «Записок из подполья» [4,221].

Итак, в своих трудах Н. А. Бердяев углубил и уточнил экзистенциаль­ные идеи Достоевского и дал им именно философское обоснование.

Литература

1. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского. — М.: АСТ, 2006.
2. Бердяев Н. А. Самопознание. — СПб.: Азбука-классика, 2007.
3. Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека. — М.: АСТ, 2006.
4. Бердяев Н. А. Откровения о человеке в творчестве Достоевского // Миро­созерцание Достоевского. — М.: АСТ. С. 208 — 240.
5. Достоевский Ф. М. Бесы. — Петрозаводск: Карелия. 1990.
6. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Т. 1. — Л.: Художественная ли­тература. 1970.
7. Достоевский Ф. М. Идиот. — Л.: Лениздат, 1987

8.  Достоевский Ф. М. Подросток — М.: Художественная литература, 1957.

1. Зеньковский В. В. История русской философии. Книга 1. — М.: Наука, 1991. — С. 220 -243.
2. Котельников В. А. Блудный сын Достоевского. // Вопросы философии. 1994. № 2. — С. 175 — 182.
3. Солодкий Б. С. Философия человека — философия образования. — Крас­нодар, Кэцро, 1992.