Петровская М. Ю.
Магистрант, Евразийский университет им. Л. Н. Гумилева, г. Астана
Как известно, одним из подходов к изучению искусства является коммуникативный, предполагающий не только возможность общения посредством произведений, сколько неизбежность такого общения.
Множество исследователей сходятся на том, что всякому высказыванию, или «акту художественного письма» [1, 78] изначально присуща адресованность.
Тем не менее проблема адресата, или — шире — адресации в современной науке исследована не достаточно широко. В большей степени являясь предметом изучения лингвистики, в литературоведении этому вопросу уделяется мало внимания.
Среди крупных ученых, в чьих исследованиях можно найти изучение различных сторон проблемы, можно назвать В. И. Тюпу (с его мыслью об изначально присущей каждому высказыванию адресованности), поддержанной многими учеными, М. М. Бахтина с его идеей о диалоге и изучением речевых жанров), а также Ю. Тынянова, Б. Эйхенбаума, Л. Гинзбург и других ученых, занимающихся исследованием историко- литературного бытования таких адресованных жанров, как ода, сатира и послание.
В лингвистической и литературоведческой литературе нет подробного и четкого определения адресата, только в словаре С. И. Ожегова находим: «Адресат — тот, кому адресовано письмо, телеграмма, посылка и т. д. Адресовать — 1. послать (-сылать) по какому-н. адресу; 2. направить» [2, 20].
Примечателен подход к проблеме адресата такого ученого, как Т. Г. Винокур (книга «Говорящий и слушающий. Типы речевого поведения».
Используя понятие «речевое поведение» (РП) она рассматривает адресат в коммуникативном аспекте, в рамках диалога. По этой концепции автору или лирическому герою соответствует коммуникативная роль «говорящего», а адресату — «слушающего».
Кроме того, в творчестве Марины Цветаевой адресат может иметь и несколько другое значение, если рассматривать его в контексте вопроса о происхождении стихотворений, ответом на который может служить следующая цитата: «Всеми моими стихами я обязана людям, которых любила — которые любили меня — или не любили» [3, форзац].
Структура исследования проблемы в работе включает анализ историко- биографического контекста взаимоотношений поэта и адресата, формы его введения в текст, поэтику заглавия, существование посвящения, а также собственно анализ образа самого адресата, пути и средства его выражения.
Реализация категории адресата рассматривается на примере Константина Бальмонта.
К. Бальмонт был старше Марины Цветаевой на двадцать пять лет, но жили они в одну эпоху, в одних и тех же городах — сначала в Москве, затем — в Париже. Интересно заметить, что они и родовыми истоками с шуйско- суздальской землей. Родина Константина Бальмонта — село Гумнищи Шуйского уезда. Его дед, Константин Иванович Бальмонт (1802-1845), штабс-капитан в отставке, имел свой дом в селе Цветаевой Иван Владимирович Цветаев (1847-1913) и все его братья. Стихи К. Дроздово, что в семи километрах от Шуи. В этом селе родились отец Марины Бальмонта, который, будучи студентом университета, с 1887 года тоже жил в Москве, встретились Марине Цветаевой в юном возрасте. Первый сборник его стихов вышел в 1890 году, за два года до рождения Марины Цветаевой. В 1915 году, еще до личного знакомства, произошло их первое литературное пересечение на страницах журнала «Северные записки» (№ 1), где были напечатаны стихи Цветаевой «Байрону», «Генералам 12-го года» и «Индийские стихи» К.
Бальмонта («Гимны к Агни» и другие). О юной Марине Цветаевой и ее стихах К. Бальмонт узнал впервые от своего друга Максимилиана Волошина в Париже, еще не в эмиграции. В ту пору, осенью 1910 года, вышел первый сборник стихов М. Цветаевой «Вечерний альбом». Высоко оценив эти стихи, М. Волошин посвятил Цветаевой стихотворение «К вам душа так радостно влекома», которое заканчивалось строками: «Ваша книга — это весть оттуда, / Утренняя благостная весть. / Я давно уж не приемлю чуда, / Но как сладко слышать: чудо — есть!» [4, 550]. Бальмонт тоже полюбил стихи Марины и охотно их декламировал на литературных вечерах.
Первая встреча поэтов состоялась накануне дня рождения К. Бальмонта, 13 июня 1916 года, в Москве, куда Константин Дмитриевич только что приехал из Санкт-Петербурга. Он пришел к сестрам Цветаевым вместе с другом Владимиром Оттовичем Нилендером и произвел на них сильное впечатление.
27 мая 1920 года М. Цветаева присутствовала во Дворце Искусств на юбилейном вечере Бальмонта, посвященном 25-летию его литературной деятельности. В письме от 14 ноября 1920 года к матери Волошина она называла Бальмонтов «последними настоящими друзьями» в Москве [5, 219].
С 1916 по 1922-й год жизнь в Москве была очень тяжелой. Голод, нужда, лишения… В период военного коммунизма они особенно сблизились, помогая друг другу. Когда он тяжело заболел из-за невозможности достать крепкую обувь, М. Цветаева где-то раздобыла для него несколько щепоток настоящего чая. Цветаева подробно описала их дружбу в очерке «Чердачное». В 1920 году Бальмонт навсегда уезжает из России.
В пятом номере журнала «Своими путями» за 1925 год было напечатано приветствие Марины Цветаевой к 25-летию Бальмонта. 3 ноября 1934 года вместе с ним она участвовала в литературном вечере. А в 1936 году на вечере, посвященном 50-летию творческой деятельности поэта, читала
«Слово о Бальмонте».
Об их взаимоотношениях так пишет А. Саакянц: «С годами виделись все реже, но дружба оставалась верной и нежной. О Бальмонте — трогательные цветаевские записи в тетрадях; он, в свою очередь, вспоминал о том, что когда у Марины в доме оставалось шесть картофелин, три она приносила ему. Цветаева находилась еще в Москве, когда Бальмонт уже приветствовал ее из Парижа со страниц «Современных записок», вспоминая их дружбу в тяжкие московские годы, — а главное, предварял ее стихотворения, которые сам же и устроил в журнал» [5, 636].
Ноябрем 1919 года датировано стихотворение «Бальмонту», где в заглавие вынесено имя самого адресата. В нем воссоздается сложнейшая действительность после революции 1917 года, во время гражданской войны, однако нет никакого указания на конкретный топос. Мотив голода является сквозным в стихотворении: «голодаем как испанцы», «голод: новая гордыня», «голодали — как гидальго» [4, 342].
В стихотворении сильны испанские мотивы. Можно предположить, что выбор испанских мотивов обусловлен наличием сходных путешествий по этой стране обоими поэтами, знанием этого языка, переводами испанской литературы (например, Кальдерона — Бальмонт и Федерико Гарсиа Лорку — Цветаева).
Ярко выражена ритмика стихотворения: резкие, отрывистые фразы.
В нем отражены и реально-биографические мотивы:
Ничего не можем даром
Взять — скорее гору сдвинем! [4, 342].
В своем эссе «Слово о Бальмонте» М. Цветаева вспоминает случай из жизни Бальмонта со шведкой, доказывающий это качество.
Стихотворение строится на контрастах: вместе с деталями и понятиями, возвышающими бытовую обстановку: «камзол», «мантия», «Рай», «царь», «скакун» присутствуют и сниженные, из тяжелой бытовой действительности: «Враги Народа», «луковица», «ломовое дышло». Этот контраст можно объяснить противопоставлением бытового и духовного: голода в быту и возвышенности в мыслях.
В очерке «Бальмонту» (2 апреля 1925 года) пространством диалога становятся страницы журнала «Своими путями». Беря за основу это заглавие, М. Цветаева сначала дает свою трактовку названия: «…место не хожено — не езжено… свой путь, без пути» и далее переносит этот мотив пути из заглавия на характеристику адресата: «беспутный», объединяя этим качеством себя с поэтом и расширяя эту общность до всех поэтов: «Беспутный — ты, Бальмонт, и беспутная — я, все поэты беспутны, — своими путями ходят» [4, 343].
В качестве подарка на тридцатипятилетие поэтического труда она преподносит ему «один вечер» его жизни — «голодный юбилей» в московском Дворце Искусств — 14 мая 1920 года.
В очерке мы встречаем один из излюбленных приемов создания образа адресата у М. Цветаевой — давать их в паре, и в сопоставлении глубже раскрывая черты обоих. Так, сравнение Бальмонта с Брюсовым присутствует в статье «Герой труда» (о Брюсове), а здесь Бальмонт дан в паре с Сологубом. Доминантным становится мотив движения и покоя, на основе которого строится объяснение их отличий во мнениях: в вопросах уравнения и неравенства перед Богом и хлебом. В итоге Бальмонт наделяется следующими качествами: «движение, вызов, выпад», способность дарить себя залу каждым словом, находится весь «вне себя, весь в зале» [4, 345].
Характерны и обращения, отражающие отношение к адресату: «дорогой Бальмонт», «ты», «милый Бальмонт».
В эссе «Слово о Бальмонте» дается более подробная интерпретация образа адресата. Первая категория, которая вводится в повествование и представляется абсолютно и единственно возможной по отношению к нему, — это «Поэт». Объясняется это М. Цветаевой следующим образом в сравнении с другими: «.этого я бы не сказала ни о Есенине, ни о Мандельштаме, ни о
Маяковском, ни о Гумилеве, ни даже о Блоке, ибо у всех названных было еще что-то, кроме поэта в них» [6]. Бальмонту же она приписывает «клеймо поэта» [6].
В характеристике одним из элементов является мотив быта, и одним из ценимых героиней характеристик становится именно свобода от быта, высокопарность. А преобладающим по отношению к адресату — мотив страха — страха «не угодить, задеть, потерять в глазах — высшего» [6].
Интересно явление метафорического переноса понятия «полноты любви» на полную табаком трубку и вывод, получившийся в конце: «трубка была набита — любовью [6].
В процессе повествования разворачивается метафора поэт как царь и Бог, весьма распространенная в творчестве М. Цветаевой, и в контексте этой метафоры в образе возникают такие характеристики, как священный трепет по отношению к нему, склонность отдавать и невозможность взять, свойство, доведенное в нем до крайности: «Бальмонт всегда отдавал последнее… — всем. Последнюю трубку, последнюю корку, последнюю щепку. Последнюю спичку» [6].
Одним из элементов портретной характеристики называется так называемая «бальмонтовская поза»: высокая посадка головы, иное произношение, «с тигриным призвуком», «бальмонтовский взгляд» [6].
И не менее главным становится в характеристике мотив труда: «Бальмонт — .пожизненный труженик».
В статье «Герой труда» Марина Цветаева выявляет закономерность единоначатия с «Б» имен символистов: Бальмонт, Брюсов, Белый, Блок, Балтрушайтис.
Кроме того, в очерке объясняется принцип парности, часто используемый ею: «Парные имена не новость: Гете и Шиллер, Байрон и Шелли, Пушкин и Лермонтов. Братственность двух сил, двух вершин».
Два имени — Бальмонт и Брюсов — в статье осмысляются как две крайние, полюсные величины («два лагеря, две особи, две расы»), взаимоисключающие друг друга: «В полярности этих имен — дарований — темпераментов, в предельной выявленности, в каждом, одного из двух основных родов творчества, в самой собой встающей сопоставляемости, во взаимоисключенности их» [4, 511].
Исследуется и звукопоэтика двух имен, которая проецируется на характер обоих поэтов, причем доминантными становятся пространственные характеристики: Бальмонт — «открытость», «распахнутость», Брюсов — «сжатость», «скупость», «в Брюсове тесно, в Бальмонте — просторно» — и звуковые: «Брюсов глухо, Бальмонт: звонко» [4, 511].
Другие мотивы, которыми характеризуются поэты, это: невинность и виновность, греховность («Труд Бога в раю (Бальмонт, невинность), труд человека на земле (Брюсов, виновность)»; «Брюсов греховен насквозь»), победоносность; чужестранность; неспособность на русскую песню.
Таким образом, Бальмонт как тип литературно-художественного адресата может быть отнесен к дружеской лирике М. Цветаевой, что можно доказать реально-историческим контекстом их взаимоотношений, содержанием посвященных им произведений, более близким обращением на «ты».
Литература
- Теория литературы в двух томах под ред. Н. Д. Тамарченко. — М.: Академия, 2004.
- Ожегов С. И. Словарь русского языка: Ок. 57 000 слов / Под ред. чл.- корр. АН СССР Н. Ю. Шведовой — 20-е изд., стереотип. М.: Рус. яз., 1988. — 750 с.
- Труайя Анри Марина Цветаева. — М.: Эксмо, 2005.
- Цветаева М. И. Лирика: Стихотворения, поэмы, проза. — М.: Эксмо, 2007. — 656 с.
- Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997. — 816 с.
Похожие статьи