Волкова А.Г.
Аспирант, кафедра истории зарубежной литературы, филологический факультет, Московский государственный университет им. М.В.Ломоносова
Феномен концепта как философской и лингвистической категории тесно связан с понятием интертекстуальности. В широком смысле интертекстуальность понимается как разнообразные связи между текстами. В «Словаре основных литературных, критических и культурологических терминов», составленном авторами из Польши и США, интертекстуальность определяется так: «интертекстуальность — отношение между данным текстом и другими текстами, которые данный текст цитирует, переписывает, вбирает, актуализирует или каким-то образом трансформирует» [1, 186]. Наряду с понятием текста в теории и поэтике интертекстуальности важное роль играет понятие контекста, имеющее различные дефиниции. Наиболее распространенным является следующее: контекст — существующие нормы и представления, внетекстовая действительность, с которой соприкасается литературное произведение, речевое или ситуативное окружение литературного произведения. Часто контекст определяют как комплекс представлений автора о действительности, вызывающий в читателе определенные эмоциональные и интеллектуальные реакции.
Не совсем правомерно связывать явление интертекстуальности только с современной литературой. Несмотря на довольно позднее изобретение самого термина, феномен отношений между текстами, феномен погружения текста в контекст были известны. Поэтому положения теории интертекстуальности могут быть применены к текстам, созданным хронологически раньше этой теории. Примером такого осмысления и переосмысления может послужить введение понятия «библейский контекст», включающего в себя библейский сюжет, образность, жанровое своеобразие.
Библейский контекст может прочитываться на имплицитном уровне мотива. В этом случае методом анализа может стать так называемый «мотивный анализ», которому посвящены работы Б.М. Гаспарова. В коммуникативном фрагменте, «непрерывном потоке цитации» появляются и функционируют «прототипические образы, ситуации в их жанровом и эмоциональном своеобразии», поэтому мотивный анализ становится «изучением интертекстуальных перекличек, рожденных самой языковой тканью художественного произведения» [2, 17].
Такая форма интертекстуальности как мотив связана с понятием концепта. Феномен концепта как философской — онтологической и гносеологической — категории рассматривался различными специалистами. По Р.Павиленису, концепт — это «смысл, то есть способ задания объекта в мысли…» [3, 502]. В когнитивных науках концепт обозначал «единицу ментальных ресурсов сознания и информационной структуры, отражающий знание и опыт человека» [3, 506]. Всегда подчеркивалось отличие концепта от понятия: концепт представляет собой целостное видение чего-либо, концепт конкретен и многогранен и входит в картину мира, в то время как понятие — это только логическая абстрактная категория. Концепт порождается опытом, отсюда — многослойность и изменчивость концепта, который к тому же часто выражается в языке путем образных сравнений: «Опыт не может «застыть» в итоговом знании, стать завершенной, неизменной абстракцией. Суть опыта в том, что он всегда открыт, постоянно обогащается новыми элементами.» [3, 510].
Исходя из приведенных определений концепта, можно говорить именно о библейских концептах, а не о понятиях. Однако осмысление концептов не всегда однонаправлено: один концепт, обозначенный одним словом, может иметь различное осмысление, включать в себя различные, часто противоположные трактовки.
Проблема функционирования концепта и его поэтики связана с определением метафоры. Именно сложный метафоризм может стать ключом к пониманию и интерпретации религиозной лирики английских поэтов- метафизиков XVII века, которая, как правило, нелегко воспринимается русским читателем. В основе образования «концептуальной», сложной метафоры «заложена идея моделирования как приема познания сложных сущностей, в том числе объектов, недоступных непосредственному наблюдению»» [2, 192]. Проблемное поле духовной лирики связано как раз с тем, что принято называть трансцендентным опытом, который дискретен и не наблюдаем непосредственно. Поэтому религиозная лирика наряду с библейским языком, способным выразить вневременной духовный смысл, пользуется языком усложнено-метафорическим. Примером может послужить заключительный сонет «Вознесение» (Ascension) из цикла сонетов Джона Донна (1572-1631) «La Corona» [4, 247]. В евангельском тексте Вознесение Христа описано очень кратко, в пределах одной строки: «И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо и воссел одесную Бога» (Мк.16:19); «И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо» (Лк.24:51). Особенность сонетов Донна — разворачивание лаконичного новозаветного повествования, превращение его в особую структуру, в которой образы Евангелия сочетаются с молитвенными размышлениями. В заключительном сонете структуроорганизующим становится концепт света (свет как характеристика Бога, Божественного мира). Донн ставит параллелью Вознесению восход солнца, при этом обыгрывая омофоны английского языка (sun и son): Joy at the uprising of this sun, and son, / Ye whose just teares, or tribulation / Have purely washed, or burnt your drossy clay… / the Highest, parting hence away, / Lightens the dark clouds…
(радуйся при восходе этого солнца и Сына, / Ты, чьи скорби и горе Он смыл и чей нечистый прах Он сжег. / Высочайший, удаляющийся отсюда, / Освещает темные облака.). Христос — это и «светоч»: Bright torch, which shin’st, that I the way may see. (Яркий светоч, который сияет, чтобы я мог видеть путь.). Кроме того, в этом же сонете эксплицитно выступает мотив пути, который до последнего стихотворения был явлен имплицитно. Вознесение Христа является здесь, с одной стороны, завершением Его земного пути. Но с другой стороны, само Вознесение представляет собой путь, восхождение, в том числе и восхождение человека, искупленного жертвой Христа. Так поэт осмысливает библейский концепт пути.
Сложная метафоризация поэтического языка, например, Джона Донна — это не только дань своеобразной поэтической «моде», но и попытка адекватно выразить диалог человека и Бога. Для религиозной лирики метафора-концепт является способом вербализации того опыта, который по сути невербален и невыразим средствами человеческого языка — опыта общения человека с Богом.
Религиозная поэзия является интертекстом, так как в ней духовный контекст эпохи выступает как определенный код для понимания текста. Однако этот духовный, религиозный контекст не явлен в стихотворениях эксплицитно и он вряд ли был полностью осознан самими авторами: «.на деле всякий текст сплетен из необозримого числа культурных кодов, в существовании которых автор, как правило, не отдает себе ни малейшего отчета, которые впитаны его текстом совершенно бессознательно. Сотканный из множества равноправных кодов, словно из нитей, текст в свою очередь сам оказывается вплетен в бесконечную ткань культуры.» [5, 39]. Таким образом, код здесь — это ассоциативные поля, сверхтекстовая организация значений, которые вызывают представление об определенной, уже сложившейся структуре. Библейские концепты, универсалии христианского религиозного сознания, в поэтическом творчестве играют роль своеобразного кода, важного не только для создания особого поэтического универсума, но и для адекватной интерпретации поэтических текстов.
Литература
- Kujawinska-Courtney K., Gross A.S. Words about Eloquence: A Glossary of Basic Literary, Critical and Cultural Terms. — M.: RuBriCa; Kaluga: N.Bochkaryova Publishing House, 1998. — 400 p.
- Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. — М.: КомКнига, 2007. — 272 стр.
- Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. — М.: Прогресс-Традиция, 2002. — 624 стр.
- Donne, John. The Collected Poems. — Wordsworth Poetry Library, 2002. — 368 p.
- Косиков Г.К. Ролан Барт — семиолог, литературовед / Барт Р. Избранные работы. — М.: «Прогресс», 1994. — 616 стр.
Загрузка...
