Котова А.В.
Магистрант, кафедра русской литературы, Белорусский государственный университет
Повествовательный дискурс в романах Саши Соколова «Школа для дураков» (далее «ШДД»), «Между собакой и волком» (далее «МСВ») и «Палисандрия» основан на демонстративном акцентировании «хаоса», «беспорядка», «раздробленности» в противоположность «порядку», «гармонии», «целостности» классических текстов. Однако, как показывает лингвопоэтический анализ, — это лишь внешняя, поверхностная читательская рецепция. С самого начала автор моделирует необычные конвенции с читателем: при вхождении в текст становится ясно, что при свете разума или посредством логики обретение смысла произведения невозможно. Во- первых, автор исключает всякое усредненное понимание. Во-вторых, генерирует внутренние интенции текста, связанные с шизоидностью, легко дешифруемые при помощи психолингвистического анализа. Согласно общепринятому мнению (М. Липовецкий), повествование в романах Соколова основано на взаимодействии «хаоса мира симулякров Ученика» с «хаосом творческого воображения повествователя». С нашей точки зрения повествование основано на имманентном воспроизведении шизоидного дискурса. В данном случае речь не идет о болезни героя Соколова как таковой. Предметом анализа является способ художественного мышления Соколова.
Принципы амбивалентности, аффективности, аутизма и ассоциативности и определяют шизоидный дискурс романов «ШДД» и «МСВ».
Первый прием — амбивалентность, под которой понимается заложенная в тексте установка на поливариантное прочтение. Автор манипулирует восприятием читателя, оставляя выходы для альтернативных прочтений. Такой стилистический прием предполагает введение в текст нескольких высказываний, уравновешивающих друг друга.
Ярким проявлением амбивалентности является «раздвоение» сознания. Бесконечность метаморфоз (читай: «раздвоения»), которые становятся основным элементом создаваемой повествователем мифологии, обусловлена отсутствием линейного порядка.
Примеры раздвоения личности встречаются во всех трех романах Соколова, причем это самое раздвоение личности может быть как постоянным, так и временным, и им могут страдать любые герои: «я волен… являться кем угодно вместе и порознь» [4, 122], «он […] упорно отказывается верить, что это не он там, в углу, прислонился к мольберту, а всего лишь изображение его» [2, 37], «Но если бы в месте действия было чуть-чуть темней, то я бы навряд узнал Брикабракова. Скорее, я принял бы его за вылитого двойника Брикабракова — настолько тот оказался самим собой, настолько типично по-брикабраковски выглядел, двигался, говорил. В своей вызывающей подлинности он казался недостоверен» [3, 49].
Двойственность отношения к происходящему также является признаком амбивалентности. Она раскрывается в высказываниях героя «ШДД»: «не жалею конечно но немного все же жалко» [4, 57], «вашу изумительную, пусть и отвратительную память» [4, 203]. Аналогичные примеры находим в «МСВ»: «если честно, то в целом терпелось, но мне не терпелось» [2, 26] — и в «Палисандрии»: «я испытал два чувства: сочувствия и соучастия. Они смешались, вступили в противоборство» [3, 79]. В этих случаях герои затрудняются в формулировке преобладающего чувства. Данные примеры отражают особенности амбивалентного мышления автора и его героев.
Вторым принципом, реализованным в шизоидном дискурсе прозы Саши Соколова, является ассоциативность. Повествование приобретает причудливый, вычурный характер: усложняется структура предложения, появляются длинные периоды, которые строятся по ассоциативному принципу. Рассказчик не может удержаться на одной теме и постоянно соскальзывает на побочные [1, 115]. Например: «Яков Ильич Паламахтеров (вот, кстати, его Автопортрет в мундире, впрочем, стоит ли переписывать такие громоздкие полотна, не имея к этому сколько-нибудь заметных способностей и наперед понимая, что посетитель лишь мельком взглянет на копию как на скучнейшую здесь деталь, дабы немного спустя, все более забываясь и путая действительное и воображаемое, уверять себя то и знай: да, так, именно так все и было, и, оценивая себя со стороны или в зеркале, оставаться совершенно довольным своими — то есть нет, погодите, его, конечно его, героя, поступками и чертами, перемалевывать автопортреты в мундирах! увольте) Яков Ильич Паламахтеров порывался не подавать виду» [2, 72]. В сознании рассказчика мысли свободно, без логических переходов, по ассоциациям перескакивают с одного объекта на другой. Это существенно замедляет повествование.
Несмотря на многочисленные отступления, автор легко возвращается к прерванной теме. Данный прием свидетельствует о разноплановости мышления и сознательном стремлении к акцентуации побочных аспектов (воспоминаниям, желаниям, второстепенным наблюдениям), порой не имеющим отношения к цели высказывания. Такие приемы мы обнаружили в ряде высказываний: «и до того музыкант, вероятно, заядлый был, что сапоги у него — и те гармошкой» [2, 86], «поезд идет час двадцать, северная ветка, ветка акации или, скажем, сирени» [4, 18], «она украшает интерьер, экстерьер, фокстерьер» [4, 185], «дорогой станешь, частью дороги, камнем дороги, придорожным кустом, тенью на зимней дороге станешь, побегом бамбука станешь, вечным будешь» [4, 253].
Ассоциативность мышления тесно связана с интертекстуальностью. Так, замена компонентов фразеологизма парцеллированным названием города «переливать из Орехова в Зуево» [2, 31] указывает одновременно и на боязнь перемещения в географическом пространстве и на интертектсуальную связь с путешествием Венички Ерофеева, который проезжал по дороге в Петушки данную станцию и переливал содержимое бутылок в себя.
Третьим принципом, при помощи которого Соколов выстраивает шизоидный дискурс, является аутизм. Это такой способ мышления, при котором «связь с реальностью ослабляется, говорящий замыкается на себе, его речь делается эгоцентричной, не понятной по своему содержанию окружающим» [1, 120]. В самом повествовании отсутствует прагматическая установка на слушателя или читателя. Это поток речи для самого себя, обращенный к самому себе. Данный феномен в психиатрии получил название атактического мышления. При наличии атактических замыканий между предложениями, блоками фраз говорят о резонерстве (пространном неконкретном бесплодном рассуждательстве), при наличии атактических замыканий между словами внутри одного предложения говорят об атактической спутанности (крайняя степень — шизофазия, «словесная окрошка», когда речь представляет собой бессвязный набор слов), при проникновении атактических замыканий внутрь слова в речи появляются неологизмы.
Признаки атактического мышления обнаруживают себя в эхолалии, детском словотворчестве и квазигаплологии.
Эхолалия — это застревание на словах, произносимых собеседником. По А.Р.Лурии, существует такой тип расстройств, который связан с нарушением последнего этапа речепорождения. Обычно сохранен смысл, замысел будущего текста, а трудности возникают, когда необходимо найти нужный фонематический строй. Смешиваются близкие по фонематическим характеристикам звуки, меняется фонематическая структура слова [1, 63]. При подборе слов искомая лексема может быть заменена сходной по звучанию: «в зябликах, вернее, в яблоках» [4, 73], «ни добром и ни бобром» [2, 103]. Предполагается, что звуковое подобие слов указывает на их семантическую близость либо деривативные отношения: «дела у вас на почве, то есть нет, на почте, на почтамте почтимте почтите почуле почти что» [4, 189], «некто с бубном бредет перелесками, Бурусклень, бересклет, бересдрень, Бересква, бредовник, будьдерево» [2, 46], «ни в Казани с Рязанью, ни в Сызрани» [2, 88], «надоумил Волка заволжский волхв» [2, 95].
Детское словотворчество — это феномен речевого становления, когда ребенок начинает изобретать новые слова, опираясь на словообразовательные структуры языка [1, 154]. Вполне оправданными для детского сознания и реально существующими в языке выступают такие слова, как «конеслон» [4, 135], «разборник задач» [4, 134], «поломатый» [2, 105], «обезлодить» [2, 115], «ляга» (лягушка) [2, 118]. Мышление героя сходно с мышлением четырехлетнего ребенка, что указывает на разрыв контактов с реальностью.
Квазигаплология (новообразование слов путем сложения основ и пропуска слогов) широко представлена в «МСВ»: «пустылка», «скучайное», «суетоха», «югосклон», «никудали», «ситуевина». Герой экономит речевые и мыслительные средства, руководствуясь лишь собственными соображениями и не заботясь о понятности своей речи.
Проявлением крайней степени аутизма является раздвоение. Главный герой «ШДД» — мальчик, страдающий раздвоением личности. Он часто говорит о себе во множественном числе, может одновременно присутствовать в нескольких местах и нередко пытается убежать от своего второго «Я», оставив того, например, делать уроки. Раздвоение личности может быть как постоянным, так и временным: «я волен… являться кем угодно вместе и порознь» [4, 121], «он … упорно отказывается верить, что это не он там, в углу, прислонился к мольберту, а всего лишь изображение его» [2, 37].
Последним принципом шизоидного дискурса является аффектация. Признаками аффектации, фобии, бреда становятся навязчивые повторы и абсессивные мотивы дороги, пути, поезда: «всем трудно, особенно нам, людям железной дороги» [4, 63], «предотврати крушение поезда, машинист которого спит» [4, 33], «поезда … воспаленно бегут в темноте цепочками» [4, 18], «пережевывал то же самое — дорожное, железное, скучное» [2, 31], «и не гребень утратили на путях, но честь» [2, 201]. Например, в синтаксической единице «в нашем электрическом вагоне, на желтой электрической скамейке» [4, 145] синтезируются понятия «электрический стул» и «скамейка в электричке», что указывает на отношение героя не только к самой скамейке, но и к поездам, дороге вообще, то есть им одновременно осуществляется и метонимический перенос. Дорога — это отрыв от привычного, переход в новый, незнакомый и оттого пугающий мир, поэтому часто различные топонимы употребляются с несвойственной для них отрицательной коннотацией. Тот же мотив используется в новообразовании «ветеран дальнего следования» [2, 30]. Ветеран — это человек, долго проработавший на каком-либо поприще. Существование в сознании героя такой профессии, как пассажир, указывает на возможность невроза навязчивых мыслей, когда беспрестанно повторяются нежелательные, нередко тягостные мыслей, представления и влечения, от которых нельзя избавиться усилием воли.
Об аффектации свидетельствует также вербигерация (повтор одного слова без логической необходимости): «шили или покупали, шили или покупали, шили или покупали» [4, 136], «средств за товар не выручить, средств за товар не выручить — в кубарэ не зайти, в кубарэ не зайти — со товарищи не гулять, а со товарищи не гулять» [2, 19].
Также аффектация может выражаться в ритмическом оформлении. В «МСВ» присутствуют целые стихотворные главы, а в «ШДД» встречается прозиметрия: «мол так и так так и так так и так ездила» [4, 161], «тра та та в чем дело тра та та что тра кто там та где там там там Вета ветла ветлы ветка там за окном в доме том тра та том о ком о чем» [4, 20].
Одновременное присутствие трех вышеназванных принципов шизоидного дискурса наблюдается в строфе из фрагмента «Записок охотника» в романе «МСВ»: «Завари же в преддверие тьмы, // Полувечером, мнимозимой // Псевдокофий, что ложнокумой // Квазимодною даден взаймы» [2, 102]. Во-первых, ставится под сомнение реальность существования определенных предметов, явлений. Во-вторых, за счет фонетического сближения реального и культурного планов — «мнимозимой»/ «Мнемозиной», «квазимодною»/ «Квазимодо» — передается ассоциативность. В-третьих, аффектация выражена самим ритмом и метром, застреванием на звуках — «дв»- «вд»- «зв»- «вз».
Исследование способов имитации шизоидного дискурса позволяет глубже охарактеризовать стиль писателя, проникнуть в тайны его художественного мышления.
Литература
- Седов К.Ф. Нейропсихолингвистика. — М.: Лабиринт, 2007. — 224 с.: ил.
- Соколов С. Между собакой и волком. — СПб.: Симпозиум, 2001. — 238с.
- Соколов С. Палисандрия. — СПб.: «Симпозиум», 2004. — 464с.
- Соколов С. Школа для дураков. — СПб.: «Симпозиум», 2001. — 266с.
Загрузка...
